;; армин смотрит на мир широко открытыми с лазуритовым отблеском на глубине радужки. с солнечной улыбкой и стылыми слезами. армин смотрит-смотрит-смотрит, жадно впитывая всё, что его окружало, лишь только бы не забыть; как будто стремился сохранить в голове ту яркость красок и красоту, которая доступна лишь самому юному взору.

;; армин смотрит на мир широко открытыми, с застревающим под рёбрами болезненным комом вдохом. он – не такой, чудак, аутсайдер. он смеет думать о внешнем мире больше, чем о комфортной жизни в пределах высоких стен. ведь зачем идти за горизонт, если можно остановиться в одной плоскости и просто жить? если так подумать, просто жить ему никогда не хотелось.

                                   удары перемешивались с криками, слезами и проклятиями.
                                   армин слаб-слаб-слаб ( такой чертовски слабый, хилый и нелепый )

                                                                      потому что армин арлерт – мальчик, что болен морем.

;; с самых первых страниц и выцветших от времени изображений в книге, принесённой дедушкой: армин рассматривал до мельчайшей чёрточки каждый рисунок, ночами после рисовал изученные пейзажи так реалистично, как мог в силу детского воображения. потому что армин – мечтатель, он верит. такие, говорят, долго не живут, потому что этот мир, в котором они вынуждены были родиться, изрыгает из своего чрева лишь вязкую грязь, жалко волочащую своё существование; мечтатели вязнут по колено и тонут, как в самом топком болоте, задыхаясь, когда холодом сковывает грудину и вся мировая чернь заливается в немощно открытую глотку. говорят, что мечтатели в их жизни – попросту не-жильцы, но почему тогда тот глупый орган, разгоняющий по организму кровь, жизненно важный и необходимый, всё ещё продолжает биться?

наверное всё дело в тех, двух других, что ссадины и тумаки нередко за него получали, но почему-то продолжали ему улыбаться так, словно всё это – пустяки, совсем ничего серьёзного.

;; микаса была похожа на фарфоровую статуэтку, которую армину удалось однажды увидеть в гостях у кого-то из друзей дедушки: тёмные волосы красиво обрамляли правильные черты лица, взгляд серых глаз по-задумчивому отрешённый, и весь её вид внушал ощущение, что даже если просто прикоснуться к ней самыми кончиками пальцев – рассыплется в фарфоровую крошку. но это лишь обманка. обманка-обманка-обманка. под бледной кожей девчонки, эмоционально отрешённой от мира, прутья из стали в крепкую конструкцию сплетены – не разрушить; у микасы сила пугающая, не по возрасту совсем, и тяжёлый кулак, что без раздумий отправит обидчика в нокаут. у неё голос – полон ровного спокойствия, и шарф красный повязан на шее, не снимаемый. потому что слишком дорого, потому что в нём так много личного, что даже не спрашивая армин это видит, всегда видел. потому что она всегда была там, где был эрен. у эрена была по-мальчишески широкая улыбка, но слишком по-взрослому серьёзный взгляд. в зелени глаз, почти на самой поверхности, прорастало стремление к переменам, к изменениям в привычном жизненном укладе, где люди равнялись скотине, смиренно живущей в пределах своего загона. кажется, так он скажет армину позже.

           но пока они листают книгу на набережной, мечтая о реках огня, ледяных землях, полях белого песка и, разумеется, о море.

;;  шиганшина потеряна. горящие обломки, изуродованные тела, люди, что в своей панике не видят спасения ничему, кроме как своим шкурам. армин стоит посреди всего этого. армин смотрит: смотрит, как друзья стремительно скрываются из поля зрения, смотрит, как колоссальный титан, что намного превосходит высоту стены мария, наблюдает за ними. это страшно. на самом деле страшно. осознать, насколько ты ничтожно маленький в масштабах этой выжженной войной вселенной. как незначительна твоя жизнь конкретно в данную секунду. хочется смеяться, но ни один мускул не приходит в движение, стоит мозгу отдать команду; хочется сорваться с места, но всё, что армин может – смотреть. на себя со стороны. на свою трусливую нерешительность, вскормленную в стенах замка детских надежд.
это ведь так просто.
нужно сделать усилие, всего один шаг, чтобы разорвать стягивающие грудную клетку оковы страха. потому что там, с другими, творится ад, но живые уже не помогут мёртвым. живые должны помогать живым.

и он срывается на бег, что лёгкие выжигает огнём. потому что живые должны помогать живым. возможно, во всём этом месиве дедушка остался жив. возможно, он не закончит так же глупо, как и родители, что тщетно надеялись покинуть пределы стен. но сначала нужно позвать ханнеса: армин не сможет помочь друзьям, но ханнесу это точно под силу.

;; за стеной роза было голодно. холодно. отчуждённо. местным жителям не нравилось, что беженцы из шиганшины расположились в их стенах, но оно и понятно: вряд ли кто-то здравом уме захочет делиться хлебом с кучкой потерявших дом попрошаек, когда самим едва ли хватает на жизнь. армин не винил их, нет. армин с благодарностью довольствовался малым, не придавая этому большого значения. потому что рядом были эрен, микаса и дедушка – вот кто по-настоящему важнее какой-то постной похлёбки, выдаваемой два раза в день. а в восемьсот сорок шестом правительство приняло неожиданное решение: стену мария необходимо восстановить.
армин плакал. много. горько. буквально захлёбывался своей истерикой, умолял дедушку не записываться в добровольцы. но седой стаи лишь улыбался потрескавшимися губами и гладил мальчишку по спутанным волосам. "всё будет хорошо, – говорил он. – всё обязательно будет хорошо, мой мальчик".

                                              титанам потребовалось меньше четырёх месяцев, чтобы выкосить девяноста процентов участников операции.
                                              кроме двух закадычных друзей у армина арлерта больше никого не осталось.

Аккерман М. зачислена на 1й курс кадетского училища, 847г.
Арлерт А. зачислен на 1й курс кадетского училища, 847г.
Йегер Э. зачислен на 1й курс кадетского училища, 847г.

;; армин смотрит на мир спокойными, лишёнными лазуритового отблеском на глубине радужки. с сухой, дежурной улыбкой и стужей в межреберье. армин смотрит-смотрит-смотрит, хоть и давно изучил в разрезе всё, что его окружало, лишь только бы не забыть: это его привычная реальность. грязная, с привкусом металла и пороха на обветренных губах, покрытых жесткой коркой.

                                   его море стало багровым.
                                                 его волны кричат в предсмертной агонии.

;; они теряют людей снова. и снова. и снова. они теряют человечность ( бертольд уже несколько лет не преследует его в ночных кошмарах ) по крупицам ежесекундно.

                                    – все ждут только тебя.
                                    – буду через пару минут.

                                                 
армин арлерт больше не болен морем – тёмные, грязные воды давно сомкнулись над его головой.